Имя Ольги Берггольц неразрывно связано с историей Великой Отечественной войны и блокадного Ленинграда. Ей принадлежат бессмертные поэтические строки, которые отражают всероссийскую боль, страдание, память о погибших во время самой страшной и кровавой войны в истории человечества.
Она родилась в мае 1910 года в Петербурге в семье обрусевшего немца врача Фридриха Берггольца. Там прошли ее детство, школьные годы, там написались и первые стихи. Ее жизненный путь не был легким, смерть часто ходила по пятам. Первый муж, поэт Борис Корнилов, был расстрелян в 1937 году (они на тот момент были разведены). С интервалом в два года похоронила двух дочерей, Майю и Ирочку. В декабре 1938 года по ложному обвинению женщину заключили в тюрьму, где, будучи беременной, она провела полгода. Перенесенные пытки и допросы привели к рождению мертвого ребенка. Но Ольга нашла в себе силы жить дальше. Большую роль в этом сыграл муж Николай Молчанов, который, по ее словам, «своей любовью небывалой меня на жизнь и мужество обрек…». Но и это счастье оказалось коротким: началась война. Они воевали почти рядом. Он – в промерзших окопах, она – в радиостудии, где со своими стихами обращалась к ленинградцам. В ноябре 1941 года Ольгу с заболевшим мужем должны были эвакуировать из осажденного Ленинграда, но Николай не дожил до этого дня – он умер от дистрофии на руках у жены. И Ольга Берггольц отказалась уезжать. Она продолжила работу в Доме Радио, ежедневно выходя в эфир. Уже через два месяца ее тихий, но уверенный голос стал голосом долгожданного друга в застывших и темных ленинградских домах, стал голосом блокадного Ленинграда. Из автора мало кому известных детских книжек и стихов она в одночасье стала поэтом, олицетворяющим стойкость ленинградцев.
Я говорю с тобой под свист снарядов,
угрюмым заревом озарена.
Я говорю с тобой из Ленинграда,
страна моя, печальная страна…
Кронштадтский злой, неукротимый ветер
в мое лицо закинутое бьет.
В бомбоубежищах уснули дети,
ночная стража встала у ворот.
Над Ленинградом — смертная угроза…
Бессонны ночи, тяжек день любой.
Но мы забыли, что такое слезы,
что называлось страхом и мольбой.
Я говорю: нас, граждан Ленинграда,
не поколеблет грохот канонад,
и если завтра будут баррикады –
мы не покинем наших баррикад.
И женщины с бойцами встанут рядом,
и дети нам патроны поднесут,
и надо всеми нами зацветут
старинные знамена Петрограда.
Руками сжав обугленное сердце,
такое обещание даю
я, горожанка, мать красноармейца,
погибшего под Стрельною в бою:
Мы будем драться с беззаветной силой,
мы одолеем бешеных зверей,
мы победим, клянусь тебе, Россия,
от имени российских матерей.
«Я должна была встретить испытание лицом к лицу, — писала она.- Я поняла: наступило мое время, когда я смогу отдать Родине все – свой труд, свою поэзию. Ведь жили мы для чего-то все предшествующие годы».
Мы предчувствовали полыхание
Этого трагического дня.
Он пришел. Вот жизнь моя, дыхание.
Родина! Возьми их у меня!
Все дни блокады Ольга Берггольц работала в Доме Радио, почти ежедневно ведя радиопередачи, которые позднее вошли в ее книгу «Говорит Ленинград». Германские фашисты внесли Ольгу в список людей, которые будут расстреляны сразу же по взятии города. Она делала репортажи с фронта, читала их по радио. Ее голос знали, ее выступлений ждали. Ее слова входили в замерзшие дома и вселяли надежду:
Я буду сегодня с тобой говорить,
товарищ и друг ленинградец,
о свете, который над нами горит,
о нашей последней отраде.
Товарищ, нам горькие выпали дни,
грозят небывалые беды.
но мы не забыты с тобой, не одни,
и это уже победа.
Смотри – материнской тоской полна,
за дымной грядой осады,
не сводит очей воспаленных страна
с защитников Ленинграда.
Товарищ, прислушайся, встань, улыбнись
и с вызовом миру поведай:
За город сражаемся мы не одни, —
И это уже победа.
Возможно, именно эти строки Ольги вдохнули во многих жизнь и надежду и спасли от неминуемой гибели.
«Строгий и скупой на слова Ленинград творил о ней легенду, особый ленинградский миф, в котором все было правдой, – писал литературовед А. Павловский. – Ольгу Берггольц, недавнюю комсомолку, молодую коммунистку, называли «ленинградской мадонной», подвижницей, святой!.. Ее стих, ее голос какое-то время, в самую тяжелую, смертельную пору, жил исключительно в эфире».
…И гордости своей не утаю,
Что рядовым
Вошла в судьбу твою,
Мой город, в званье твоего поэта.
…И люди слушали стихи,
Как никогда – с глубокой верой,
В квартирах черных, как пещеры,
У репродукторов глухих.
«Ее душа и слово были настроены так, чтобы постоянно впитывать и удерживать в себе людское страдание, постоянно идти на боль, как на костер, чтобы, обуглив душу, обратить страдание в силу, отчаяние – в надежду и даже саму смерть – в бессмертие. Судьбою Ольги Берггольц стали мужество, страдания и победоносное терпение блокадного города».
Я никогда героем не была,
не жаждала ни славы, ни награды.
Дыша одним дыханьем с Ленинградом,
я не геройствовала, а жила.
В окруженном врагами городе, где не было тепла и света, еды и воды, где гремели снаряды и горели здания, обессиленных, истощенных людей порой объединял только голос радио – голос Ольги Берггольц. Ее стихи шли от сердца к сердцу, они были предельно достоверны и понятны. Ведь писал их человек, который вместе со всеми разделял все тяготы блокады.
Мне часто было страшно и тоскливо,
Меня томил войны кровавый путь,
Я не мечтала даже стать счастливой,
Мне одного хотелось: отдохнуть…
Да, отдохнуть ото всего на свете –
От поисков тепла, жилья, еды.
От жалости к своим исчахшим детям,
От вечного предчувствия беды,
От страха за того, кто мне не пишет
(Увижу ли его когда-нибудь),
От свиста бомб над беззащитной крышей,
От мужества и гнева отдохнуть.
Но я в печальном городе осталась
Хозяйкой и служанкой для того,
Чтобы сберечь огонь и жизнь его.
И я жила, преодолев усталость.
Я даже пела иногда. Трудилась.
С людьми делилась солью и водой.
Я плакала, когда могла. Бранилась
С моей соседкой. Бредила едой.
И день за днем лицо мое темнело,
Седины появились на висках.
Зато, привычная к любому делу,
Почти железной сделалась рука.
Смотри, как цепки пальцы и грубы!
Я рвы на ближних подступах копала,
Сколачивала жесткие гробы
И малым детям раны бинтовала…
И не проходят даром эти дни,
Неистребим свинцовый их осадок:
Сама печаль, сама война глядит
Познавшими глазами ленинградок.
Голос Ольги Берггольц, негромкий, с легкой картавинкой, источал небывалую энергию. Ее стихи поддерживали людей, словно давая им новые силы, вселяли уверенность в освобождение, в Победу. А между тем она сама была на грани истощения. Она вспоминала, что однажды, пробираясь по темной улице Ленинграда, споткнулась и упала на полузанесенный снегом труп. От слабости и ужаса не смогла подняться, стала застывать… И вдруг услышала прямо над собой из репродуктора свой голос:
Сестра моя, товарищ мой и брат,
Ведь это мы, крещенные блокадой!
Нас вместе называют – Ленинград,
И шар земной гордится Ленинградом!
По ее признанию, этот голос заставил собрать все силы готового сдаться тела, подняться и дойти до цели.
Ее выступления впоследствии называли «феноменом Берггольц»: поэтесса создавала произведения, рассчитанные прежде всего на произнесение, на восприятие «с голоса». Стихи были точно документированы и посвящены конкретным событиям из жизни блокадного Ленинграда:
Был день как день.
Ко мне пришла подруга,
не плача, рассказала, что вчера
единственного схоронила друга,
и мы молчали с нею до утра.
Какие ж я могла найти слова,
я тоже - ленинградская вдова.
Ольга не только выступала по радио, часто вместе с бригадой артистов она выбиралась на фронт, который проходил совсем рядом с городом, читала свои стихи бойцам, защищавшим Ленинград.
…Как сегодня тихо здесь, на фронте.
Вот среди развалин, над трубой,
Узкий месяц встал на горизонте,
Деревенский месяц молодой.
И звенит, звенит струна в тумане,
О великой радости моля…
Всю в крови, в тяжелых, ржавых ранах
Я люблю, люблю тебя, земля!
Боль и страдания, вера и надежда, этими чувствами пропитаны стихотворения поэтессы, они настоящие, прочувственные, без фальши. Строчки чаще лаконичны и трагичны, слова резкие, как выстрелы.
К сердцу Родины руку тянет
Трижды проклятый миром враг.
На огромнейшем поле брани
Кровь отметила каждый шаг.
О, любовь моя, жизнь и радость,
Дорогая моя земля!
Из отрезанного Ленинграда
вижу свет твоего Кремля.
…Даже клятвы сегодня мало.
Мы во всем земле поклялись.
Время смертных боев настало –
Будь неистов. Будь молчалив.
Всем, что есть у тебя живого,
Чем страшна и прекрасна жизнь –
Кровью, пламенем, сталью, словом, —
Задержи врага. Задержи!
Берггольц почти ежедневно обращалась к жителям осажденного города. Ее негромкий певучий голос, в котором слилась боль, страдания и героизм защитников Ленинграда, говорил правду о городе, ничего не сглаживая, не украшая. И вся страна знала, что Ленинград и в кольце блокады продолжает жить и бороться.
Ленинград в декабре, Ленинград в декабре…
О, как ставенки стонут на темной горе.
Как угрюмо твое ледяное жилье,
Как врагами изранено тело твое!
Ленинградец, мой спутник, мой испытанный друг,
Нам декабрьские дни – сентября тяжелей.
Все равно не разнимем слабеющих рук:
Мы и это, и это должны одолеть.
Он придет, ленинградский торжественный полдень,
Тишины и покоя, и хлеба душистого полный.
Во время блокады смертность в городе достигла ужасающих размеров, каждый день умирало более 4 тыс. человек. Ленинградцы привыкли к виду саночек с гробами, а чаще – с завернутыми в простыни трупами.
Скрипят полозья в городе, скрипят…
Как многих нам уже недосчитаться!
Но мы не плачем: правду говорят,
Что слёзы вымерзли у ленинградцев.
Нет, мы не плачем. Слёз для сердца мало.
Нам ненависть заплакать не даёт.
Нам ненависть залогом жизни стала:
объединяет, греет и ведёт.
Нет слов, чтобы описать то, что Ольга Берггольц сделала для осажденного Ленинграда. Ее называли ласково и «Муза» и «Мадонна блокады», но самым дорогим подарком были для нее немудреная народная фраза: «Наша Оля»… Она умела находить сердечные слова, не мудрствуя лукаво, будить лучшие чувства, утешать, вселять оптимизм.
Что может враг? Разрушить и убить. И только-то?
А я могу любить…
А мне не счесть души моей богатства.
А я затем хочу и буду жить,
Чтоб всю ее, как дань людскому братству,
На жертвенник всемирный положить.
Грозишь? Грози. Свисти со всех сторон.
Мы победили. Ты приговорен.
Обстрел затих. Зарею полон город,
Сменяются усталые дозоры,
На улицах пустынно и светло,
Сметают в кучи дворники стекло,
И неустанным эхом повторен
Щемящий, тонкий, шаркающий звон,
И радуги бегут по тротуарам
В стеклянных брызгах.
В городе весна,
Разбитым камнем пахнет и пожаром,
В гранитный берег плещется волна,
Как сотни лет плескалась.
Тишина.
Тема памяти, верности этому трагическому времени до конца дней оставалась ведущей в творчестве Ольги Берггольц.
Наша молодость была не длинной,
Покрывалась ранней сединой.
Нашу молодость рвало на минах,
Заливало таллинской водой.
Наша молодость неслась тараном —
Сокрушить германский самолет.
Чтоб огонь ослабить ураганный —
Падала на вражий пулемет.
Прямо сердцем дуло прикрывая,
Падала, чтоб Армия прошла…
Страшная, неистовая, злая —
Вот какая молодость была.
Пискаревское мемориальное кладбище — самое большое кладбище жертв Второй Мировой войны. В 186 братских могилах покоятся 420 тысяч жителей города, погибших от голода, бомбежек, обстрелов и 70 тысяч воинов — защитников Ленинграда.
Есть высшая справедливость в том, что именно Ольга Берггольц написала проникновенные строки, высеченные на гранитной стене возле величественного монумента «Мать-Родина»:
Здесь лежат ленинградцы,
Здесь горожане – мужчины, женщины, дети.
Рядом с ними солдаты-красноармейцы…
Всею жизнью своею
Они защищали тебя, Ленинград,
Колыбель революции,
Их имен благородных мы здесь перечислить не сможем:
Так их много под вечной охраной гранита.
Но знай, внимающий этим камням,
Никто не забыт, и ничто не забыто!”
Последние шесть слов стали крылатой фразой, их знает весь мир. Уверена, что сквозь годы и десятилетия они будут звучать в сердцах благодарных потомков как олицетворение памяти и преклонения перед бессмертным подвигом советских людей, завоевавших Великую Победу: «Никто не забыт, и ничто не забыто!»

Август 1941 года. Немцы неистово рвутся к Ленинграду. Ленинградцы строят баррикады на улицах, готовясь, если понадобится, к уличным боям.

* * *

Я говорю с тобой под свист снарядов,
угрюмым заревом озарена.
Я говорю с тобой из Ленинграда,
страна моя, печальная страна...

Кронштадтский злой, неукротимый ветер
в мое лицо закинутое бьет.
В бомбоубежищах уснули дети,
ночная стража встала у ворот.

Над Ленинградом - смертная угроза...
Бессонны ночи, тяжек день любой.
Но мы забыли, что такое слезы,
что называлось страхом и мольбой.

Я говорю: нас, граждан Ленинграда,
не поколеблет грохот канонад,
и если завтра будут баррикады -
мы не покинем наших баррикад.

И женщины с бойцами встанут рядом,
и дети нам патроны поднесут,
и надо всеми нами зацветут
старинные знамена Петрограда.

Руками сжав обугленное сердце,
такое обещание даю
я, горожанка, мать красноармейца,
погибшего под Стрельною в бою:

Мы будем драться с беззаветной силой,
мы одолеем бешеных зверей,
мы победим, клянусь тебе, Россия,
от имени российских матерей.

Август 1941

Издание: Ольга Берггольц. Стихи и поэмы. Л.: Советский писатель, Лен. отд-е, 1979.

Имя Ольги Берггольц неразрывно связано с историей Великой Отечественной войны и блокадного Ленинграда. Ей принадлежат бессмертные поэтические строки, которые отражают всероссийскую боль, страдание, память о погибших во время самой страшной и кровавой войны в истории человечества.
Она родилась в мае 1910 года в Петербурге в семье обрусевшего немца врача Фридриха Берггольца. Там прошли ее детство, школьные годы, там написались и первые стихи. Ее жизненный путь не был легким, смерть часто ходила по пятам. Первый муж, поэт Борис Корнилов, был расстрелян в 1937 году (они на тот момент были разведены). С интервалом в два года похоронила двух дочерей, Майю и Ирочку. В декабре 1938 года по ложному обвинению женщину заключили в тюрьму, где, будучи беременной, она провела полгода. Перенесенные пытки и допросы привели к рождению мертвого ребенка. Но Ольга нашла в себе силы жить дальше. Большую роль в этом сыграл муж Николай Молчанов, который, по ее словам, «своей любовью небывалой меня на жизнь и мужество обрек…». Но и это счастье оказалось коротким: началась война. Они воевали почти рядом. Он – в промерзших окопах, она – в радиостудии, где со своими стихами обращалась к ленинградцам. В ноябре 1941 года Ольгу с заболевшим мужем должны были эвакуировать из осажденного Ленинграда, но Николай не дожил до этого дня – он умер от дистрофии на руках у жены. И Ольга Берггольц отказалась уезжать. Она продолжила работу в Доме Радио, ежедневно выходя в эфир. Уже через два месяца ее тихий, но уверенный голос стал голосом долгожданного друга в застывших и темных ленинградских домах, стал голосом блокадного Ленинграда. Из автора мало кому известных детских книжек и стихов она в одночасье стала поэтом, олицетворяющим стойкость ленинградцев.
Я говорю с тобой под свист снарядов,
угрюмым заревом озарена.
Я говорю с тобой из Ленинграда,
страна моя, печальная страна…
Кронштадтский злой, неукротимый ветер
в мое лицо закинутое бьет.
В бомбоубежищах уснули дети,
ночная стража встала у ворот.
Над Ленинградом — смертная угроза…
Бессонны ночи, тяжек день любой.
Но мы забыли, что такое слезы,
что называлось страхом и мольбой.
Я говорю: нас, граждан Ленинграда,
не поколеблет грохот канонад,
и если завтра будут баррикады –
мы не покинем наших баррикад.
И женщины с бойцами встанут рядом,
и дети нам патроны поднесут,
и надо всеми нами зацветут
старинные знамена Петрограда.
Руками сжав обугленное сердце,
такое обещание даю
я, горожанка, мать красноармейца,
погибшего под Стрельною в бою:
Мы будем драться с беззаветной силой,
мы одолеем бешеных зверей,
мы победим, клянусь тебе, Россия,
от имени российских матерей.
«Я должна была встретить испытание лицом к лицу, — писала она.- Я поняла: наступило мое время, когда я смогу отдать Родине все – свой труд, свою поэзию. Ведь жили мы для чего-то все предшествующие годы».
Мы предчувствовали полыхание
Этого трагического дня.
Он пришел. Вот жизнь моя, дыхание.
Родина! Возьми их у меня!
Все дни блокады Ольга Берггольц работала в Доме Радио, почти ежедневно ведя радиопередачи, которые позднее вошли в ее книгу «Говорит Ленинград». Германские фашисты внесли Ольгу в список людей, которые будут расстреляны сразу же по взятии города. Она делала репортажи с фронта, читала их по радио. Ее голос знали, ее выступлений ждали. Ее слова входили в замерзшие дома и вселяли надежду:
Я буду сегодня с тобой говорить,
товарищ и друг ленинградец,
о свете, который над нами горит,
о нашей последней отраде.
Товарищ, нам горькие выпали дни,
грозят небывалые беды.
но мы не забыты с тобой, не одни,
и это уже победа.
Смотри – материнской тоской полна,
за дымной грядой осады,
не сводит очей воспаленных страна
с защитников Ленинграда.
Товарищ, прислушайся, встань, улыбнись
и с вызовом миру поведай:
За город сражаемся мы не одни, —
И это уже победа.
Возможно, именно эти строки Ольги вдохнули во многих жизнь и надежду и спасли от неминуемой гибели.
«Строгий и скупой на слова Ленинград творил о ней легенду, особый ленинградский миф, в котором все было правдой, – писал литературовед А. Павловский. – Ольгу Берггольц, недавнюю комсомолку, молодую коммунистку, называли «ленинградской мадонной», подвижницей, святой!.. Ее стих, ее голос какое-то время, в самую тяжелую, смертельную пору, жил исключительно в эфире».
…И гордости своей не утаю,
Что рядовым
Вошла в судьбу твою,
Мой город, в званье твоего поэта.
…И люди слушали стихи,
Как никогда – с глубокой верой,
В квартирах черных, как пещеры,
У репродукторов глухих.
«Ее душа и слово были настроены так, чтобы постоянно впитывать и удерживать в себе людское страдание, постоянно идти на боль, как на костер, чтобы, обуглив душу, обратить страдание в силу, отчаяние – в надежду и даже саму смерть – в бессмертие. Судьбою Ольги Берггольц стали мужество, страдания и победоносное терпение блокадного города».
Я никогда героем не была,
не жаждала ни славы, ни награды.
Дыша одним дыханьем с Ленинградом,
я не геройствовала, а жила.
В окруженном врагами городе, где не было тепла и света, еды и воды, где гремели снаряды и горели здания, обессиленных, истощенных людей порой объединял только голос радио – голос Ольги Берггольц. Ее стихи шли от сердца к сердцу, они были предельно достоверны и понятны. Ведь писал их человек, который вместе со всеми разделял все тяготы блокады.
Мне часто было страшно и тоскливо,
Меня томил войны кровавый путь,
Я не мечтала даже стать счастливой,
Мне одного хотелось: отдохнуть…
Да, отдохнуть ото всего на свете –
От поисков тепла, жилья, еды.
От жалости к своим исчахшим детям,
От вечного предчувствия беды,
От страха за того, кто мне не пишет
(Увижу ли его когда-нибудь),
От свиста бомб над беззащитной крышей,
От мужества и гнева отдохнуть.
Но я в печальном городе осталась
Хозяйкой и служанкой для того,
Чтобы сберечь огонь и жизнь его.
И я жила, преодолев усталость.
Я даже пела иногда. Трудилась.
С людьми делилась солью и водой.
Я плакала, когда могла. Бранилась
С моей соседкой. Бредила едой.
И день за днем лицо мое темнело,
Седины появились на висках.
Зато, привычная к любому делу,
Почти железной сделалась рука.
Смотри, как цепки пальцы и грубы!
Я рвы на ближних подступах копала,
Сколачивала жесткие гробы
И малым детям раны бинтовала…
И не проходят даром эти дни,
Неистребим свинцовый их осадок:
Сама печаль, сама война глядит
Познавшими глазами ленинградок.
Голос Ольги Берггольц, негромкий, с легкой картавинкой, источал небывалую энергию. Ее стихи поддерживали людей, словно давая им новые силы, вселяли уверенность в освобождение, в Победу. А между тем она сама была на грани истощения. Она вспоминала, что однажды, пробираясь по темной улице Ленинграда, споткнулась и упала на полузанесенный снегом труп. От слабости и ужаса не смогла подняться, стала застывать… И вдруг услышала прямо над собой из репродуктора свой голос:
Сестра моя, товарищ мой и брат,
Ведь это мы, крещенные блокадой!
Нас вместе называют – Ленинград,
И шар земной гордится Ленинградом!
По ее признанию, этот голос заставил собрать все силы готового сдаться тела, подняться и дойти до цели.
Ее выступления впоследствии называли «феноменом Берггольц»: поэтесса создавала произведения, рассчитанные прежде всего на произнесение, на восприятие «с голоса». Стихи были точно документированы и посвящены конкретным событиям из жизни блокадного Ленинграда:
Был день как день.
Ко мне пришла подруга,
не плача, рассказала, что вчера
единственного схоронила друга,
и мы молчали с нею до утра.
Какие ж я могла найти слова,
я тоже - ленинградская вдова.
Ольга не только выступала по радио, часто вместе с бригадой артистов она выбиралась на фронт, который проходил совсем рядом с городом, читала свои стихи бойцам, защищавшим Ленинград.
…Как сегодня тихо здесь, на фронте.
Вот среди развалин, над трубой,
Узкий месяц встал на горизонте,
Деревенский месяц молодой.
И звенит, звенит струна в тумане,
О великой радости моля…
Всю в крови, в тяжелых, ржавых ранах
Я люблю, люблю тебя, земля!
Боль и страдания, вера и надежда, этими чувствами пропитаны стихотворения поэтессы, они настоящие, прочувственные, без фальши. Строчки чаще лаконичны и трагичны, слова резкие, как выстрелы.
К сердцу Родины руку тянет
Трижды проклятый миром враг.
На огромнейшем поле брани
Кровь отметила каждый шаг.
О, любовь моя, жизнь и радость,
Дорогая моя земля!
Из отрезанного Ленинграда
вижу свет твоего Кремля.
…Даже клятвы сегодня мало.
Мы во всем земле поклялись.
Время смертных боев настало –
Будь неистов. Будь молчалив.
Всем, что есть у тебя живого,
Чем страшна и прекрасна жизнь –
Кровью, пламенем, сталью, словом, —
Задержи врага. Задержи!
Берггольц почти ежедневно обращалась к жителям осажденного города. Ее негромкий певучий голос, в котором слилась боль, страдания и героизм защитников Ленинграда, говорил правду о городе, ничего не сглаживая, не украшая. И вся страна знала, что Ленинград и в кольце блокады продолжает жить и бороться.
Ленинград в декабре, Ленинград в декабре…
О, как ставенки стонут на темной горе.
Как угрюмо твое ледяное жилье,
Как врагами изранено тело твое!
Ленинградец, мой спутник, мой испытанный друг,
Нам декабрьские дни – сентября тяжелей.
Все равно не разнимем слабеющих рук:
Мы и это, и это должны одолеть.
Он придет, ленинградский торжественный полдень,
Тишины и покоя, и хлеба душистого полный.
Во время блокады смертность в городе достигла ужасающих размеров, каждый день умирало более 4 тыс. человек. Ленинградцы привыкли к виду саночек с гробами, а чаще – с завернутыми в простыни трупами.
Скрипят полозья в городе, скрипят…
Как многих нам уже недосчитаться!
Но мы не плачем: правду говорят,
Что слёзы вымерзли у ленинградцев.
Нет, мы не плачем. Слёз для сердца мало.
Нам ненависть заплакать не даёт.
Нам ненависть залогом жизни стала:
объединяет, греет и ведёт.
Нет слов, чтобы описать то, что Ольга Берггольц сделала для осажденного Ленинграда. Ее называли ласково и «Муза» и «Мадонна блокады», но самым дорогим подарком были для нее немудреная народная фраза: «Наша Оля»… Она умела находить сердечные слова, не мудрствуя лукаво, будить лучшие чувства, утешать, вселять оптимизм.
Что может враг? Разрушить и убить. И только-то?
А я могу любить…
А мне не счесть души моей богатства.
А я затем хочу и буду жить,
Чтоб всю ее, как дань людскому братству,
На жертвенник всемирный положить.
Грозишь? Грози. Свисти со всех сторон.
Мы победили. Ты приговорен.
Обстрел затих. Зарею полон город,
Сменяются усталые дозоры,
На улицах пустынно и светло,
Сметают в кучи дворники стекло,
И неустанным эхом повторен
Щемящий, тонкий, шаркающий звон,
И радуги бегут по тротуарам
В стеклянных брызгах.
В городе весна,
Разбитым камнем пахнет и пожаром,
В гранитный берег плещется волна,
Как сотни лет плескалась.
Тишина.
Тема памяти, верности этому трагическому времени до конца дней оставалась ведущей в творчестве Ольги Берггольц.
Наша молодость была не длинной,
Покрывалась ранней сединой.
Нашу молодость рвало на минах,
Заливало таллинской водой.
Наша молодость неслась тараном —
Сокрушить германский самолет.
Чтоб огонь ослабить ураганный —
Падала на вражий пулемет.
Прямо сердцем дуло прикрывая,
Падала, чтоб Армия прошла…
Страшная, неистовая, злая —
Вот какая молодость была.
Пискаревское мемориальное кладбище — самое большое кладбище жертв Второй Мировой войны. В 186 братских могилах покоятся 420 тысяч жителей города, погибших от голода, бомбежек, обстрелов и 70 тысяч воинов — защитников Ленинграда.
Есть высшая справедливость в том, что именно Ольга Берггольц написала проникновенные строки, высеченные на гранитной стене возле величественного монумента «Мать-Родина»:
Здесь лежат ленинградцы,
Здесь горожане – мужчины, женщины, дети.
Рядом с ними солдаты-красноармейцы…
Всею жизнью своею
Они защищали тебя, Ленинград,
Колыбель революции,
Их имен благородных мы здесь перечислить не сможем:
Так их много под вечной охраной гранита.
Но знай, внимающий этим камням,
Никто не забыт, и ничто не забыто!”
Последние шесть слов стали крылатой фразой, их знает весь мир. Уверена, что сквозь годы и десятилетия они будут звучать в сердцах благодарных потомков как олицетворение памяти и преклонения перед бессмертным подвигом советских людей, завоевавших Великую Победу: «Никто не забыт, и ничто не забыто!»